Танго одноглазых мужчин.

@темы: Video-Eye, "У тебя в мозгу устройство"

@темы: Цитаты/фики, "У тебя в мозгу устройство"

Потеряно все, кроме чести!
Этим можно обозначить два последних матча ЦСКА. Причем если сегодня мы были готовы, то вот мытищи. МЫТИЩИ.
Принцесса такого не выдержала и в конце третьего периода взяла и дико разодралась.
С раздеванием и прочими плюшками.

Он очень старался, он забил с неудобной руки да еще так красиво, но все равно. ВСЕ РАВНО. Самый титулованный клуб РФ продул Мытищам.
А потом пришли боль и разрушения в виде СКА.
Главный вывод, сделанный мною: мы переезжаем в очень правильный город, где любят хоккей. Болельщики дикие и прекрасные.
А тем временем, пока ЦСКА продували Мытищам сходил на местный хоккей. В Ростове команда существует всего год, они очень стараются и выигрывают уже вот какой матч подряд. За них сердце радуется.
Пока не хватает четкости, зато задор! Энергия! Несутся как угорелые, атакуют, стремятся.
И болельщики, конечно.
- ЧТО ЭТО БЫЛО?!
- НЕ ЗНАЮ, СЛЕВА СКАЗАЛИ, ЧТО БАЛЕТ.

Мужик орущий на одной ноте: не давай бить!
- Да что вы катаетесь, фигуристы хреновы?!
Смеялись, радовались, аплодировали и кричали. Я счастлив, что для себя открыл такую игру.

@темы: Хоккей & театр

У кого что!
А у нас тут серия молодежки, и Кармен танцует последнее танго.

Прослушать или скачать Пока. Целую. Снишься бесплатно на Простоплеер

Пока.Целую.Снишься.Шнурует ботинки в три раза дольше, чем требуется. Одергивает дважды каждую штанину джинсов и долго поправляет воротник. Макеев следит за медлительным нападающим своей команды с плохо скрываемой улыбкой. Сборы хоккейной формы растянуты на невероятные пятнадцать минут, и коньки он перекладывает по одному в сумку. Вот Костров не хотя распрямляется, встает и, одарив дежурной улыбкой, делает попытку уйти.
- Ну я пойду? – Даже вот, серьезный такой, забросил на плечо баул. Именно для этого он тут сидел дольше всей команды, и собирался как барышня на бал. Рука тренера уверенно ложится на яркую лямку спортивной сумки, мешая уйти и отвертеться. Щелкает замок – это Сергей Петрович запирает раздевалку.
- Куда пойдешь? – резким и цепким движением, толчком в плечо развернуть его и, не отпуская, прибить к входной двери. Костров врезается в деревянную поверхность всей спиной и сползает чуть ниже, не пряча счастливой улыбки. Запрокидывает голову выше, подарив право наслаждаться видом открытой шеи.
- Ну…, - продолжение фразы тонет в поспешном прикосновении. Саша сам не договаривает слов, порывисто сближает их лица, но еще не умеет целоваться, только тычется в губы и зачем-то сопит. Макеев зажмуривается, чтобы не получить этим невыразимо прекрасным носом удар в глаз, прекращает разом и сопение, и секундную неловкость. Саша не умеет целоваться, но отлично подхватывает инициативу, идет как привязанный, куда бы не направлял его тренер. “Послушный мальчик”, - в груди Сергея ворочается что-то большое, темное и горячее. Довольное до рыка этим послушанием, чуткостью. Сашенька целиком настроился на нужную волну, и теперь гнется, куда не скажешь. Так, как нужно, как больше всего нравится.
Сжав пальцами растянутый ворот свитера, тянет Кострова к себе, как можно ближе, потому что все остальное время они были чертовски далеко друг от друга, на расстоянии клюшки, окрика. На расстоянии льда.
Губы у Саши мягкие и горячие, желанные. Распластав по деревянной двери своего замечательного мальчика, Сергей Петрович безнаказанно пользуется тем, чего вроде бы нельзя. Щеки горят, как у подростка, пока они целуются в раздевалке, оглаживая друг другу плечи и руки, разминая застывшие в нервном сокращении мышцы. Тело Кострова под лаской расслабляется, и тренер запускает, наконец, руки под край свитера. Ведет рукой по животу, по рельефу мышцы и доверчиво теплой коже. Саша дышит, захлебываясь, и под ладонью беспокойно, во вздохах, содрогается все тело. Сергей Петрович присаживается на одно колено, перед глазам мгновением мелькает белая вспышка боли, прожигающей колено. Потом становится плевать на боль. С ней тренер живет уже несколько лет, наелся досыта, а Саши ему все мало.
Отодвинув вязаную ткань выше, рассматривает плавные линии тела, каждую хочется выцеловывать по контуру, обводить лаской. Сергей гладит большими пальцами выступающие бедренные кости, от чего мальчик дергается, будто по позвоночнику пустили ток. Когда тренер склоняется ближе, в плечо нервно впиваются пальцы и тянут наверх. “Сережа!” – Зовет негромко, но уверенно. Никогда не просит остановиться, но это понятно само собой.

- Я пойду все-таки? – Спрашивает, предварительно носом уткнувшись в плечо Макееву. Что ответить на подобный вопрос? Запретить, дверь забаррикадировать. Издать какой-нибудь специальный указ, директиву, что нападающему Александру Кострову запрещено от тренера на метр отходить?
Отстранившись, Макеев придерживает мальчишку за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза. В серой радужке Кострова пляшут отсветы ламп, и взгляд больше напоминает звездное небо, затянутое густым сизым туманом.
- Куда пойдешь? – его никуда не хочется отпускать, но придется. Распустись судорожно стиснутые пальцы, кивнуть скупо и остаться одному на ледовой арене.
- Я обещал с Яной увидеться.
Яна. Колкое имя, короткое и жалит в язык, если произнести его вслух. Костров скрывается за дверью, и кулак Макеева тяжело врезается в дерево. Глухой удар – единственный звук в тишине раздевалки, помимо неритмичного дыхания тренера. Сбитого к чертям, не по полочкам все, а вперемешку. Потому что – имя “Яна”.
“Юлия” звучит мягче, тягуче. Как зыбкий песок, в котором останешься на всю жизнь, если наступишь. Опасность по имени “Юлия” подбирается, крадучись на мягких лапах, как взрослая кошка.
Необычно слышать женское имя, произнесенное голосом Сергея Петровича. Затаив дыхание, Саша сидит на краю ванной и вслушивается в происходящее за дверью. Ни на одну из его смс: “Я приеду”, “Соскучился”, “Ты, в конце концов, будешь дома?” не было ответа, а теперь из коридора раздаются два голоса. Знакомый и незнакомый. Мужской и женский. От одного внутри теплеет, но от другого все только примораживает. Заключенный в контрастах, Сашка не может даже рукой пошевелить. Сергею там, в нескольких метрах, больно и неприятно. Незнакомка суетится и бегает из спальни в кухню. После вопля “Снимай штаны!” у Кострова перед глазами все плывет. Лучше уж выскочить, опозориться, но решить все без догадок. Не изгрызать себя зазря, раскачиваясь на узком бортике.
Саше чудом удается дотерпеть, пока женщина хлопнет дверью. Сергей Петрович сидит в неудобной позе на кровати, вытянув больную ногу перед собой. Костров присаживается на пол перед тренером и упирается подбородком в здоровое колено Макеева. Сергей, криво улыбнувшись, запускает пальцы в волосы мальчишки, запутывая черные пряди в причудливое гнездо.
- Сережа, а что случилось? – вопрос повисает в воздухе, как шальная шайба. Бьет промеж глаз. Как я объясню тебе, мальчик, что случилось. Как мне воплотить все в корректные слова, если хочется ругаться как сапожник, пить водку и ударить тебя по лицу?
Прижимает пальцы к Сашиному виску, массирует по кругу, чтобы закрыл глаза и успокоился. Чтобы больше не спрашивал и не бередил.
- Я такой дурак, Саша, - шепотом, прижимаясь губами к теплому лбу. Сашка успел уснуть, свернувшись вокруг его колена, можно рассказывать все, что заблагорассудится.
Что теперь тренер будет с женщиной по имени Юлия, а вовсе не с ним, не с Сашей Костровым. Потому что хоккеисты даже в НХЛ сделаны не из стали, и длинные очереди картечью-именем “Яна” в сердце оставляет настоящие пулевые отверстия.

@темы: Хоккей & театр

Тандем учителя и ученика (куда более страстный, чем заваленная романтическая линия героя и его невесты) и оказывается основной движущей силой как картины, так и советских хоккейных побед.
из какого-то гаденького обзора, смеялся в истерике

у нас на работе есть понятие "нагадил", произносимое ласковым голосом старшего капитана.
Нагажу-ка я фоткой Валеры и пойду спать

@темы: Хоккей & театр

Вдруг понял, что по "Молодежке" лучше всего писать под Найка Борзова!

Прослушать или скачать Найк Борзов Супермен бесплатно на Простоплеер

Миша! Слови, пожалуйста, блох, и вообще скажи, продолжать ли.) Я, как всегда, затрудняюсь определить дерьмо ли это или нет.
кусок зарисовки- Собирайся, пойдешь с нами.
- Пойдем-пойдем, - два дядьки-милиционера, то есть полицейских, вроде добрые и почти не хамят, но Саше они не нравятся. Когда он устает задавать свои “Почему?”, “А зачем?” и “Куда?”, дядьки принимаются расспрашивать про хоккей. Похоже, проверяют, понимает ли что-то Костров в игре, или действительно спер у кого-то форму. Через 10 минут поездки до отделения выясняется, что дядьки о хоккее не знают ровным счетом ничего. Разговор пытается перетечь к футболу, но, заметив, что подопечный быстро скис, служивые замолкают.
У Кострова в голове - ворох невеселых мыслей. Спросонья подумалось, что полицейские пришли к нему в дурацком сне. И сейчас он очнется в теплой кровати, в своей комнате. Мама принесет чего-нибудь пожрать, а отец будет готов выслушать все доводы Саши насчет игры в хоккей. Реальность оказалась жестче, чем ожидаешь в 17 лет: холодное кожаное сидение “бобика”, два незнакомых мужика с колючими взглядами и перспектива провести ночь за решеткой. Александр плохо разбирался в нюансах лишения свободы за попытку переночевать на вокзале, но чем-то нехорошим это точно закончится. “Дать бы им денег, может отвалили бы”, - с тоской думает мальчишка. Но ни денег, ни наглости для взятки родители ему не оставили.
В отделении полицейские снуют подобно делом черно-синим тараканам. Переносят с места на место “документики”, грозят пальцем “бомжикам” за решеткой и пьют крепкий чай. Создается впечатление, что защита родины куется именно здесь, за столами с потрескавшимися лаковыми поверхностями, в стенах, покрытых выцветшей синей краской. Костров отсиживается на стуле, понурив голову. В общем-то он никому не нужен, доставившие его сотрудники, козырнув, отбыли на новый круг патруля, а у птиц повыше уровнем, что не месят снег кромешной ночью, дел и своих достаточно. А еще нужно успевать пить чай и болтать в курилке.
Саша вспоминает старую книгу “Там, за Ахероном”, которую схватил из библиотеки только потому, что одноклассники дико смеялись над названием. Это была банальная фэнтези-стори про жизнь в Аду. И такое вот случается – жизнь в Аду. Там было крайне деловитое население, которое точно знало свою задачу в координатах Преисподней: мучить грешников, перевозить души, распределять наказания. Мир участка напоминает отдельно взятый кусочек Ада, где черти носят шефу отчеты и лупят багром по башке грешникам, тонущим в зловонных лужах. Скоро достанется и незадачливому хоккеисту, которому сначала сломали клюшку, а сейчас сломают жизнь. Воображение рисует самые печальные картины: ночь с бомжами, постановка на учет в детской комнате милиции, нереальный штраф. И глаза отца, это осуждение пополам с ленивой грустью, которыми он будет смотреть, забирая Сашу домой.
- Малец, кому звонить-то, - голос выдергивает Кострова из его невеселых размышлений, и он вскакивает на ноге в состоянии легкой паники. Полицейский перед ним сразу уменьшается в размерах: он, как и два предыдущих, на голову ниже Саши. Костров несмело улыбается, мужик качает головой и повторяет вопрос. “Он не настаивает на родителях! Просто кто-нибудь”, - Сашка быстро думает насчет возможных кандидатур в столь поздний час. Дерьмовый расклад вообще. На ум приходит только тренер, и, мысленно махнув рукой, хоккеист делает свой главный выбор, диктует номер Макеева. Эти простые действия как будто забирают последние силы, Саша плюхается обратно на стул и, вдруг, поддавшись отчаянью, обнимает себя за колени. Разговор сержанта с тренером почти не слышен, Кострову сообщают, что за ним приедут через пятнадцать минут. И, что удивительно, никому не интересно, почему 17летний подросток назвал номер своего командного тренера. Только дежурный качает головой, шепотом спрашивает: “С отцом повздорил?”
Саша решает сдержанно кивнуть, чтобы не вызывать подозрений. Похоже, русский полисмен погружается в ностальгию и, подперев подбородок рукой, смотрит в потолок, тяжело вздыхая. Он тоже ссорился в детстве с родителями, убегал в ночь и спал на вокзальной лавке. Все так делали в свои 17 лет.
А может быть, тренер такого не делал. По его суровому виду и тяжелому взгляду не скажешь, что он чувствует какое-то сострадание к Кострову. Александру стыдно так, что горят уши и щеки, он медленно бредет следом за Макеевым и думает, не сбежать ли малодушно в противоположную сторону, чтобы больше не встречаться с Сергеем Петровичем взглядом. Не напарываться на острый лед в зрачках.
- Поехали. Домой отвезу, - этого следовало ожидать. Костров резко тормозит, для надежности вкапывается ботинками в стег, выдает упрямое: “Не пойду!”. Тренер тоже упрямый, но по-своему. Он давит не словами, но взглядом исподлобья, четким прострелом в лицо. Саше очень хочется отвернуться, и заслониться ладонями в толстых вязаных варежках.
- Поехали, - все просто. На одном слове заканчивается спор, потому что Костров уже обнаруживает себя в машине, на переднем сидении и с ремнем безопасности поперек груди. Макеев чему-то усмехается, вдавливая педаль газа – он, безусловно, победил. 1:0, счет матча не в пользу “Медведей”. Выезжают на широкий проспект, разгоняются на пустой дороге. Тренер управляет машиной бесстрашно, но, похоже, себя сдерживает, и изредка смотрит на Кострова. А Саша, как завороженный, уставился в небо, где кружит метель. Зимняя Москва его очаровывает, и кристаллический блеск снега кажется чем-то волшебным. Отзвук сказки. Сюжет ты не помнишь, но к тебе возвращается ощущение счастья, тебя кто-то любит и защищает в большом мире. В машине тепло и тихо, Александра немного укачивает, в момент, когда он готов уснуть, тренер встряхивает их обоих, резко ударив по тормозам.
- Приехали, Костров, - коротко и ясно, это приказ десантироваться. Все равно ужасно неловко, на пороге дома Саша пытается выразить невнятный протест. Макеев рубит инициативу на корню и, прихватив за локоть, пропихивает в подъезд.
- Александр, хватит. Я тебя ломать не собираюсь, - самый странный разговор, который может происходить ночью в темной парадной, - просто не хочу еще раз ехать и забирать тебя из какого-нибудь гадюшника. Переночуешь и пойдешь в свою жизнь обратно.
Сергей Петрович разговаривает так, как будто отдает команды на льду. И Саша подчиняется, инстинктивно и безболезненно, потому что он таким создан и слеплен: выполнять четкие указания, без полемики и полутонов. Тем более с ним обращаются, как с равным. Остается только кивнуть и, пропустив тренера вперед по лестнице, потащить сумку следом. Они преодолевают несколько пролетов, и все это время Александр смотрит своему спасителю в спину, умудряясь нечаянно изучить до мельчайших деталей. Узкие плечи, прямая осанка, воротник, завернувшийся у одного края, и светлый участок шеи над ним. Тренер ниже ростом, и меньше во всех пропорциях, чем сам Костров, но излучает столько силы и спокойной энергии, что кажется внушительным. И очень уравновешенным. Все время, пока они поднимаются в квартиру Макеева, Саше хочется тихо прошептать “спасибо”. И нет больше идей уйти в противоположную сторону.
В квартире у Сергея Петровича тепло. Сашка чувствует, как наконец-то отогревается нос, неприятно покалывает щеки. “Сейчас буду красным, как рак”, - стыдно дико, перед тренером не хочется выглядеть, как маленькое дите. Хотя свой лимит глупости Костров превысил после звонка из полицейского участка. Застряв в дверном проеме, Саша думает, что этим вечером все оказалось проще, чем рисуют взрослые.
- Куртку бросай сюда, - тренер не оборачивается, машет в сторону шкафа и скидывает туда верхнюю одежду. Сверху летит шапка, а сам Макеев уже исчезает в глубине квартиры. Острая растерянность и неловкость обуревают Александра, пока он разматывает с шеи шарф. Хоккеисты - смелые люди, и смелым нужно быть во всем. Саша больше не медлит, а делает то, что хотелось: решительно подходит к шкафу, хватает куртку тренера и аккуратно вешает на крючок. Так выглядит лучше и правильней. Рядом пристраивается куртка Кострова и его яркая шапка с пушистым помпоном.
- Костров, где ты там застрял? Тапки не дам, жизнь безтапочная, - смеется. Если смеется, то это хорошо. Значит, поездка в участок несильно вымотала и, может быть, перед сном они успеют поговорить. Макеев проходит по квартире, как будто так и не снял коньки: размашисто, быстро. Короткий инструктаж – у Кострова чувство, что он прибыл на военные сборы, и в расположении части офицер показывает десятку курсантов бараки. Квартире Макеева ярко освещена, и оттого еще более безлика: белые стены, нейтральные фотографии, кожаный светлый диван. “Наверняка, холодный”, - Саша вздыхает и передергивает плечами, потому что тренер с ним разговаривает так же холодно. Как будто сам не человек, а бежевый кожаный диван на три места. Смех, звучавший минуту назад, теперь больше похож на галлюцинацию.
В ответ на предложение поесть Саша отказывается, хотя желудок сводит от голода. Но это уже совсем неловко: заставлять тренера возиться на кухне. Или того хуже – самому напроситься на место у плиты, и поджечь все к чертям. Привез своего игрока на ночь. Ситуация необычная, Костров твердо решил никому в команде не рассказывать о великодушном поступке Макеева. Или, может быть, позже, когда Кисляк наконец успокоиться со своими подозрениями. Сергей Петрович совершенно не похож на наркозависимого: рассудительный, спокойный и собранный.
- Ночевать будешь здесь, - о, ну здравствуй, холодный кожаный диван. Лучше ты, чем лавка на вокзале, - я тебе белье сейчас принесу.
Тренер уходит в единственную комнату, отделенную дверью от кухни и коридора, а Костров вертится на тесном пространстве между столом и плитой. Взгляд цепляется за фотографию: что-то персональное в больнично-белом интерьере. И шприц с какими-то ампулами рядом. Саше стыдно от своих вороватых движений, быстро отдернутой руки: название препарата все равно ему не знакомо, но на наркотик не тянет. Вдруг появляется тренер и делает тайное явным. Очень просто, житейски жестко и безапелляционно: фотография с врачом, травма, обезболивающее. Так по-хоккейному, что Александру становится страшно. А какая-нибудь другая жизнь у Макеева существует? Или иначе нельзя? Хоккею нужно отдать себя целиком и полностью?
Размышления не оставляют Сашу в ванной, где он пытается смыть с лица усталость четырех предыдущих дней.
- И все не так уж плохо на сегодняший день, - насвистывает, глядя в отражение. Зазеркальный Александр выглядит неплохо, хотя немного потрепан. “Ага”, - проблема долго ждать себя не заставляет. Макеев не держит зубную пасту на полочке перед зеркалом, рыться по чужим ванным шкафчикам Кострову не позволяют приличия и легкая нота смущения после разговора о лекарствах.
- Сергей Петрович, а где зубную пасту взять? – Сначала стучит, потом заглядывает внутрь. Макеев резко поднимает голову от книги, встречается с ним взглядом. Кострова прошибает электрический разряд. Отвести бы глаза в сторону. Взгляд у тренера магнетический, читающий до последней строчки. “Извините”, - это Саша говорит шепотом.
- Сейчас достану. С собой забирал, - перегибается вниз, к спортивной сумке возле кровати. Александр, ведомый мальчишеским любопытством, рассматривает личные “хоромы” тренера. Комната такая же светлая, как вся квартира, но обжита чуть больше, чем остальные пространства: яркие вязаный плед на стуле, разбросанные вещи, книги на подвесных полках. На прикроватной тумбочке – снова фотография. Костров, задвинув подальше познания о приличиях, разглядывает картинку. Фотка, как и та, что на кухне, сделана в Канаде, но Макеев на ней выглядит на порядок счастливее и беззаботнее. Справа возвышается огромный хоккеист со знаменитым кленовым листом на груди. Такой же молодой и счастливый, как Макеев, с взъерошенным светлыми волосами, красивым разлетом бровей, высокими скулами и белозубой улыбкой. Прямо модель, а не хоккеист.
- Саша, алло, - это тренер. Он уже успел подойти, встать перед Костровым и перед глазами его вздернуть тюбик зубной пасты, - Ты вообще здоров? Я пять раз тебе сказал, что нашел трехклятый блендамед, - Сергей Петрович качает головой, - иди спать уже, беда.
- Аа..а это кто? – Саша свой голос не узнает, слишком хриплый и грубый. В комнате повисает молчание. Тихий свист, тренер втягивает воздух сквозь зубы. Градус неловкости вечера зашкаливает за 220 вольт. По сердцу. Если надолго замолчать, можно услышать удары в груди.
- Пошли, чаю выпьем. Тогда и расскажу, - Александра выталкивают взашей из спальни.
Все время пока идет возня с чайником и заваркой, Макеев молчит. Поставив перед Костровым до краев наполненную кружку, снова уходит, возвращается с фотографией и оставляет ее возле блюдца с печеньем. Как будто их за столом должно быть не двое, а трое. Вместе с белозубым канадцем, которому Сергей Петрович на фотографии еле-еле достает до плеча. Потом, когда Макеев рассказывает все, Саша понимает, что за столом их действительно должно было быть трое. Потому что история не про тренера, история про двух игроков НХЛ.
- Это Стив, - Макеев коротко представляет персонажа с фотографии, делает глоток чая, - я бы тебе про него соврал, Саша. Я, в общем-то, про Стива лгу всем.
- Зачем? – Костров чует, что тема болезненная, задавать вопросы свои нужно очень аккуратно, но и молчать нельзя. Нельзя бездействовать.
- Люди часто лгут, чтобы спрятать самое дорогое от взглядов и комментариев посторонних. Все, что у меня в памяти есть о Стиве, в России лучше не рассказывать, - каждое слово Сергей Петрович чеканит по слогам. Отдельно подчеркивает название их родной страны, чтобы до Саши дошло.
До Саши не доходит. По светлым глазам, полным вежливого интереса и невежливого детского любопытства ясно, что не доходит. Макеев тяжело вздыхает и готовится рассказывать. “Ничего, ничего, Сереж. Надо однажды начать. Хоть кому-нибудь вымолвить”, - это звучит в голове. Никогда прежде на него не смотрели так внимательно и пытливо.
- Мы с ним были вместе, - информацию нужно строго отмерять, чтобы не шокировать пацана. “Похоже, не повезло тебе, Костров, что я тебя из участка забрал. Но я же слово дал, что команде лгать не буду. Мальчишкам своим – не буду, вы мне доверяете, и я вам тоже хочу доверять. Вот и посмотрим, оправдаешь ли ты мое доверие”. Рискованный шаг, но что он теряет как тренер? Максимум – уйдет от него перспективный нападающий, будущая звезда. 9 голов, 7 передач, 14 матчей, 17 лет и красивое, не попорченное травмами лицо. Серые глаза довольного волчонка. “Эй-эй, а вот это в хоккее не важно, Сережа, не важно. Обчитался ты романтической русской классики, Сережа”.
- Вместе? – Нет, ну догадливость – это не конек Кострова. Но вроде дошло. Раз зрачки расширились, глаза как два блюдца стали – дошло.
- А разве можно? – Ух ты. В российских школах очень плохо преподают социологию. Если вообще не забыли слово “толерантность”.
- Саша, - смотрит в глаза мальчишке, только так можно продемонстрировать решительность и бесстрашие. Отсутствие позорного стыда, - это же Канада, там люди чуть по-другому относятся к однополым отношениям.
Костров быстро кивает, и напуганным не выглядит. С интересом смотрит на фотографию, почти прожигая взглядом фигуру Стива. Макеев уже нагляделся на этот цветной кусочек бумаги. Слишком хорошо все помнит. Они выиграли матч 4:2, на последней минуте – результативная передача, красивая и дерзкая, поэтому оба такие счастливые. После матча будут посиделки с командой, шумный праздник, после которого поедут домой, в уютную квартиру на окраине, где можно будет раствориться в очарованности друг другом. До хрипоты спорить о каждой минуте матча, готовить тосты, швыряться подушками. Выгулять собак и уснуть под утро, крепко обнимая за плечи того, с кем рядом так спокойно.
Через 4 месяца Сергея поломают во втором тайме матча, и под крики тренера Стив остановит игру, унесет его со льда на руках к медикам. Потом поломается характер, карьера. Будут разочарование, разрывные болевые импульсы в ногу, госпитали и уколы, операции. Много злости и финансовых растрат. Поздние возращения Стива домой, уже никакой очарованности, собранная впопыхах сумка и билет домой. В страну где таких, как Сергей, ненавидят. Не будет только слез и долгих прощаний, потому что хоккеистов так не учат.

@темы: Хоккей & театр, Fanfic

Закрыв книгу "Духless" Сергея Минаева, я в первую очередь выдохнул. Без глубокого вдоха я умудрился выпустить из легких столько углекислого газа, что они сжались в тонкий бумажный лист.
Томик, заложенный сахаром "Доходный Дом", потому что иное не подходит

Это было тяжело читать. На половине мне удавалось только ругаться и бросать предметы в стену, потому что глав.героя невозможно понять и постичь, тебе никто не объясняет, что за пластмассовые барби-проблемы у него в голове, в чем суть, почему все так плохо.
Почему же продажно, однообразно, картонно, надрывно. И каждый раз ты надеешься, что говоришь не с куклой, но нет же. Кокаин, телки, сделки, деньги, грязные деньги и очень грязные деньги. Юля, которая вовсе не свет и не иное, а просто девочка Юля, и с ней просто хорошо, но никак не замечательно.
К концу книги ты уже принимаешь этого заблудшего юношу, он тебе, честно, не нравится, но ты его готов терпеть.
Меня от Духлесса тошнило и трясло.
На окружающем мире висят ценники, чем книга отдаленно напоминает Американского психопата:
"Та же пустота, только в иной обертке. Пустота в экономичной упаковке для дискаунтера в Жулебине мало чем отличается от пустоты в яркой подарочной коробке для бутика "Подиум". Уж вы мне поверьте."
Нельзя не сравнивать, не виться вокруг идеи о фильме и книге. И фильм так мастерски отразил самые колкие и язвительные моменты. Например, диалог в Питере с травой. Оттуда взяты центровые фразы, а само-то оформление зубодробительно, вязко. И дурно пахнет. Но что-то в нем есть. Суть Духлесса в том, что плох, но ты не отрываешься, ибо где-то чуешь мысль. Она не хорошая и не плохая, но существующая, что есть самое ценное в литературе.

"- Скажи, а здесь когда-нибудь хорошо будет? - Я спрашиваю его и жду какого-нибудь теплого и мудрого напутствия на ночь...
- Ага, - слышу я приглушенный голос.- Вот завтра придут матросы, и всем будет хорошо.
...
Последнее и самое горькое, что мне приходит в голову, - это то, что матросы уже приходили в 1917-м, и лучше от этого мало кому стало"


"И мне хочется убежать, спрятаться от всех. Я никому не верю, я всех боюсь, и мне безумно обидно и жалко себя до слез."
Фильм создан по правилам жанра, вполне органично наличествует кульминация, интрига, замысел. Линейный и объяснимый, но вселяющий надежду.
Не надейтесь найти это в книге. Скажу больше - будь Духлесс написан так, как он снят, читать его было бы абсолютно неинтересно.

Сейчас его читать трудно. Гадостно до последней страницы, но закрываешь ее, и тебя бахает по глазам. Ты проверяешь собственную душу, делаешь глубинный замер, а насколько ты пуст, насколько ты искусственный, нелепый и бесполезный. Сколько в тебе бездуховности?

@темы: книги, "мой друг алкоголь точно знает, чем дышит Есенин", ...Здесь не Голландия, здесь безысходная Балтика..., Хоккей & театр