Танго одноглазых мужчин.

- Барин, бутыли готовы! - конюх, поскальзываясь на мокром черноземе, бежит со всех ног. Барон отмахивается от назойливых воплей, ему и так прекрасно видно: цели их, темно-зеленого стекла нцать бутылок баснословно дорогого шампанского.
Это такой каприз иностранного гостя. Здесь все - каприз и фантасмагория.
Франциск нарочито внимательно разглядывает инкрустацию пистолета, склонившись к футляру.
Это такой способ сказать: "Не трогай меня".
Корф научен унизительным опытом, здесь легче отвернуться и проверить свое оружие.
Шепот немецкой речи настигает Владимира внезапно, обволакивая, будто утренний густой туман, а он как раз наклонился поправить голенище сапога, и ничего не остается, кроме как застыть в нелепой позе: "Вот ты переродишься", - шепот-шипение, тянет взглянуть на ноги, не обвилась ли вокруг них змея, - "и будешь самого отвратительного нрава женщиной".
Только его немецкий друг умеет так резко менять тон диалога, и от его разговоров у барона горечь во рту. Приступы мигрени.
Франциск сам по себе - сплошная мигрень.
Владимир смотрит на герцога Германии с непроницаемым выражением лица, лишь слегка поднимается одна бровь. Воспитанным мальчишкам не пристало ударяться в языческую ересь и тем более распространять ее в гостях.
Франц возвращает удивленный взгляд русскому аристократу, облекая его в непростую, колюче-насмешливую форму. Красиво очерченный алый рот закрываться не собирается, он опять что-то говорит, и Владимиру приходится заставлять себя слушать эту чушь. И не смотреть так явно на движущиеся губы.
- Да, Корф. Ты будешь постоянно ошибаться, любить не тех, доверять лжецам и оскорблять блаженных.
Вот оно - герцога заносит. У Франциска наличествует определенного рода проблема, в которую иногда он опускается с головой, и речь становится корявой, тяжелой, будто бы подпрыгивающей по строчкам мыслей. Слова обрастают лишними метафорами и филигранными старинными сравнениями, в общем-то теряя смысл. Тарабарщина.
- Отстань, - это тоже шепот, на большее Корфа не хватает, он быстро отворачивается, считая, что Франц не услышал. Снова начинается головная боль. Почему с утра ему обязательно нужно выслушать несколько гадких первосортных извращений? "Я женщина. Потрясающе".
Но герцог не конюх, от него не отмахнуться, и в висок Корфа утыкается холодное дуло заряженного пистолета.
- Ты ничего толком делать не умеешь, - давит рукой сильнее, и металл оставляет ссадины на тонкой бледной коже, - все скрывается за красивой мишурой и реверансами. Тебе врут в лицо и тешат твое самолюбие, - очень скучные фразы. Это Владимир слышал, - ты возродишься, но я тебя и там найду.
Происходящее длится какие-то секунды, но для барона они растягиваются до размеров вечности. Он успевает промотать все годы своей жизни назад, не задерживаясь на каких-то конкретных фигурах из прошлого: смерти, рождения, потери и приобретения. Только Мишины глаза в памяти остаются надолго, словно всегда следили за действиями лучшего друга. Резкий бег чуть замедляется, когда подходит время вспомнить знакомство с герцогом. Этот жуткий взрыв в голове и в жизни, и странные перемены, и каждое утро - опасность, сумасбродство, самое необычное безумие. И каждый день, при взгляде в зеркало, ты сам себя не узнаешь. Где острые замечания, где насмешливый цинизм, которым так славился Владимир Корф? Что, черт возьми, ты продал дьяволу за право быть здесь и сейчас, с угрозой для жизни в мелко вздрагивающих руках?
Молчание, которое приходится с Франциском хранить и правила игры, которые приходится соблюдать. Это "Все, что нельзя, обязательно можно", только это все делает хуже. И цвета Мишиных глаз уже не вспомнить. Герцог балансирует на нем, будто на гибком молодом дереве, наступает на горло, сопровождая все звенящими усмешками.
Дуло пистолета убирается прочь, за время их странного мысленного поединка, для которого болтовня Франца была лишь фасадом, барон успевает сделать несколько глубоких вдохов. Составить завещание.
Вокруг стоит оглушительная тишина, даже конюх замер с запасной бутылью в руках.
Франциска хочется пристукнуть, от острого желания нанести физический вред даже сжимаются кулаки, но ударить невозможно.
Немецкий герцог теперь стоит спиной, увлеченно занимаясь своим оружием, а Корф рассматривает его золотые, карамельного цвета локоны, спутавшиеся на затылке, и один-единственный завиток, лежащий по линии позвоночника. Выбившийся из всех прически, упорный и вредный, как сам Франциск.
- Я найду тебя, - теперь мальчишке не важно, услышит ли его барон, он бормочет свои мысли чуть слышно, - и займусь самым увлекательным делом на свете - буду говорить тебе правду.


Вкратце - Миша, все хуйня. Это не фик. Это мыслеслив, кусок моего хэд-канона, который вырвался наружу.
у Владимира Корфа в моем мире несколько мелких проблем, и одна - БОЛЬШАЯ: немецкий герцог Франциск.
Психологию поведения, причины и вообще психические проблемы Франца анализу в моей голове не поддаются. Что ему надо, почему он вертит хуем и Корфом одновременно - я не знаю.
просто он есть.
К немецкому герцогу Франциску у Володи все и сразу: и интерес, и отвращение, и ненависть, и сочувствие. Вот в Германии делают лучшее порно, и поэтому герцог оттуда.
Он весь целиком - мигрень и порно, с особыми извращениями.
Честно говоря, мне интересно писать Франца глазами Вольдемара, а не наоборот.
Жил был барон Корф, у него были друзья, папа, угорелые крепостные. А потом пришел Герцог.
И все. Закончился барон.)
У них нет любви, у них нет гомоебли. Есть продолжительное траханье мозгов.
Можно ли считать это тем самым долгожданным этапом, к которому я шел? Этапом, когда ты начинаешь писать и прописывать своих героев, оригинальных и некопированных?
Тем более, я не хотел никогда писать про Корфа и Репнина, для писанины у меня есть непочатый край фэндомов и заказов, а барон с князем - это все-таки ближе к жизни, чем к литературе.
Я почти каждый день налетаю на Мишеньку с криком "Князь!", мы плетем всякую ересь, засыпая по ночам, готовим друг другу завтрак и строим планы по захвату Москвы как минимум дважды.
Мне не надо писать Корфа, я им живу.
На Франциск. Франциск - это особая химера моего сознания, вынырнувшая в некий кризисный момент. Когда понимаешь "ВСЕ! Я больше так не могу! Я не хочу с тобой дальше, я не могу с тобой, не желаю, не болею тобой", но потом сразу выстрелом: "но я без тебя не умею. Я без тебя еще больше не хочу. Не стреляй в меня"