"Причины причинной беспричинности" (с) Yellow Submarine
"Но под руки его попадалась только мелкая каменная крошка и осколки стекла, больно коловшие кончики пальцев. Отыскался крошечный обрывок черной ткани, видимо, смокинга. Железная спица корсета, согнувшись, впилась Фандорину в бок и послужила последней каплей: юноша упал на колени и заплакал."
"Он на силу смог убедить себя, что главной и первейшей его обязанностью сейчас является письмо барону. Усевшись в кресло перед рабочим столом, Эраст Петрович подтянул к себе перо и чернильницу, чистый лист. Немедленно оставил кляксу, размазал рукавом, испортил бумагу.
Начало для короткого сообщения никак не приходило в голову, да оно просто и не могло прийти, ведь все события, которые необходимо было описать, не осознавались Фандориным ни на секунду. Ужас. Шок. Отвратительная горечь.
"Дорогой Владимир Иванович", - зачеркнуто. Пошло, приторно, а если только князь мог называть барона подобным образом?
"Вы меня не помните...", - начало под стать нежной кисейной барышне, да и не до расшаркиваний. Советнику и так ясно, что не хватит его на долгое, вдумчивое повествование, нет же. Руки дрожат.
"Пишет вам Эраст Фандорин", - он верно меня проклянет. И Лизаньку тоже, хотя она совсем не виновата. Зачеркнуто, свое собственное имя видеть на белом траурном листе невыносимо.
"Выражаю свои соболезнования", - от фразы пахнет лживостью и подобострастием, хотя подобных чувств нет и в помине. Боль - настоящая. Зачеркнуто, перемазано чернилами. Эраст Петрович, уронив голову на скрещенные руки, тяжело дышит. В нос забивается запах пыли, исходящий от старого сукна столешницы. Вдруг тело резко передергивает, он, резко подскочив, притягивает к себе письменные принадлежности.
"Миша погиб."
Правда получилась искренней, короткой и яркой, каким был весь Репнин, каким он останется в памяти."
"Он на силу смог убедить себя, что главной и первейшей его обязанностью сейчас является письмо барону. Усевшись в кресло перед рабочим столом, Эраст Петрович подтянул к себе перо и чернильницу, чистый лист. Немедленно оставил кляксу, размазал рукавом, испортил бумагу.
Начало для короткого сообщения никак не приходило в голову, да оно просто и не могло прийти, ведь все события, которые необходимо было описать, не осознавались Фандориным ни на секунду. Ужас. Шок. Отвратительная горечь.
"Дорогой Владимир Иванович", - зачеркнуто. Пошло, приторно, а если только князь мог называть барона подобным образом?
"Вы меня не помните...", - начало под стать нежной кисейной барышне, да и не до расшаркиваний. Советнику и так ясно, что не хватит его на долгое, вдумчивое повествование, нет же. Руки дрожат.
"Пишет вам Эраст Фандорин", - он верно меня проклянет. И Лизаньку тоже, хотя она совсем не виновата. Зачеркнуто, свое собственное имя видеть на белом траурном листе невыносимо.
"Выражаю свои соболезнования", - от фразы пахнет лживостью и подобострастием, хотя подобных чувств нет и в помине. Боль - настоящая. Зачеркнуто, перемазано чернилами. Эраст Петрович, уронив голову на скрещенные руки, тяжело дышит. В нос забивается запах пыли, исходящий от старого сукна столешницы. Вдруг тело резко передергивает, он, резко подскочив, притягивает к себе письменные принадлежности.
"Миша погиб."
Правда получилась искренней, короткой и яркой, каким был весь Репнин, каким он останется в памяти."