Танго одноглазых мужчин.

Написал что-то. вроде как для себя, да ни к селу ни к городу.
зато плейлист шикарный. Через Уральчик и через Алтайчик.
upd.
Наконец-то мне додумалось, к чему этот фик. И что мне напоминают песни. Просто - расставание.
Подъем через пару часов, а во мне играет ночной кофе, я не могу успокоиться и уснуть.
Весь плейлист ниже - это просто мои эмоции и чувства по поводу всего.
И еще несколько песен.





Осудиться до умопомрачения






фандом: Небесный Суд
автор: John Keats
безбетный!
персонажи: Андрей, Вениамин
саммари: нельзя посмотреть сериал и не увидеть там намека.
комментарии: Я любил тебя больше ангелов и Самого. Это ко всему не-гетеро, Бродскому и всему составу КС.)
примечания: для незнакомых с каноном. а) Аморе - мафиозный клан купидонов, которые влюбляют людей огнестрельным выстрелом. б) в мире Чистилища любая земная еда пьянит и вставляет. в) никто не гей первоначально.

читать- А чем это вы занимаетесь здесь, Вениамин Петрович? – Нагнулся, дыханием несуществующим под волосы, по коже шеи. Веня передергивает плечами, запрокидывает голову. Невозможно терпеть такое, какого хрена Андрей должен подойти и вот так бессовестно надышать за ухом?
О делах явился узнать. Явился-не запылился.
- Чем занимаюсь? Купаться хочу! – болтает босыми ногами над водой. До воды недалеко. Но прыгнешь – потом проблем не оберешься. Взыскания, занятия всякие психологические. Да только Шведову плевать, у него карт-бланш в виде пяти оберток от ирисок и одной, целой, настоящей, умопомрачительной шоколадки. Прежде профессор сладким брезговал, но при жизни оно и не имело подобного эффекта. Кружит голову.
Андрей, рядом – тоже кружит. Но с ним, это совсем другая история.
- Никак пьян?! Венька! Да где..когда! Что за ирисочный запой! – под нос ему суют фантики, Андрюша трясет за плечи из стороны в сторону.
- Не-не-не, ты ничо не понимаешь, Андрей. Немедленно плавать. Как насчет того, чтобы туда-а? Понимаешь, туда! – Профессор тычет куда-то в белесую муть тумана и, подскочив, лихо расстегивает пряжку ремня с целью стащить с себя штаны. У прокурора первой ступени это вызывает бурю эмоций, далеко не позитивных. Более всего Андрею хочется надавать своему вечному другу-сопернику по ушам, еще и пнуть под зад, но неравный бой разворачивается все-таки за штаны. Они пляшут по кругу: Андрей, схватившись за пояс брюк адвоката в попытке их удержать на должном месте, Вениамин же, дергая вниз штаны, пытается остаться в неглиже. Мат, гвалт, чайки разлетелись.
- Никуда ты не полезешь, идиот! Вздумал купаться в Чистилище! – Андрей цедит сквозь сцепленные зубы и, поймав момент, пихает Веню под коленку. Противник гнусно показывает язык и, сильно рванув штаны вниз, демонстрирует красные боксеры. И смотрит, окаянный, на реакцию благовоспитанного и рафинированного следователя. Андрей закатывает глаза, но штаны не отпускает и сильным рывком надевает их обратно, прижав адвокату все самое ценное. Со сдавленным оханьем Шведов оседает на камень дамбы. Скоморошную драку все равно стоило прекратить, и один из них капитулировал. А сейчас, именно сейчас можно себе позволить уткнуться лицом Андрею в колени. Ткань черных, идеально выглаженных брюк ничем не пахнет. Андрюша – тоже. Сейчас до горечи в горле жаль, что в этом черно-белом мире ни черта не материально. Ах да. “Мы не используем подобные термины”.
Прокурор первой ступени присаживается рядом, берет бедового адвоката за плечи и, подтащив ближе, укладывает головой на колени.
- Вытрезвишься и поговорим, Веня, а сейчас ты идиот, - вообще-то рядом с Андреем он всегда идиот. Циркач, клоун. Ему всегда приходится плясать и выеживаться перед собранием почтенных присяжных. Строить рожи, подпрыгивать, смешить, лишь бы что-то противопоставить холодной, четкой справедливости прокурора. Вениамин выставляет на колени друга-соперника человечка из двух пальцев, начинает танцевать.
Тихая усмешка от Андрея. Нагнувшись ближе, он снова нашептывает. Мир вокруг блеклый, только почему-то Вене хорошо.
Мир так мал,людей так много.
Пусть они не судят строго.
Нас с тобой ведёт дорога
На двоих одна.
Как по нотам партитура-
Выстрел хитрого Амура.
Я дурак,ты тоже дура.
Начинаем на...
Для описания его голоса у Вениамина никогда не хватает слов. Правильный, что ли? Удивительно правильный, в нем разделяются гласные и согласные, ходят парами, кивают друг другу надменно. Голос у прокурора так же полон гордыни, как весь Андрей целиком. И от хрипотцы внутри что-то неуловимо вздрагивает. Пока друг напевает, даже волны бьются о камень тише, будто прислушиваясь. Веня шепчет только две строчки из песни, самые любимые:
Мне теперь уже не надо
Быть всегда с тобою рядом.
Если бы умел спать, сейчас бы со всей дури врезался в подушку головой, чтобы задушить громкий вой. Уснуть, забыться. Но они развлекаются: Андрюша поет, а Вениамин пританцовывает своим кривым человечком на его ногах. Мне уже не надо быть всегда с тобою рядом. Чтобы скучать, ожидать, думать о тебе.
У них отличный тандем, как не глянь. Да и куда ты денешься, если у них ничего, кроме зала Суда и любимого кабака нет? Веня лежит на камне, зажмурившись с целью маскировки: чтобы Андрей не начал распекать его за ириски. Приоткрыв один глаз, следит за прокурором. На лице у того многодневная усталость, утонченное безразличие к происходящему вокруг. Холод. Даже при взгляде на Веню – холод. Андрей допевает последние строчки, и не надо сверхъестественных способностей, чтобы прочесть его мысли.
Я желаю затаённо
Быть на месте Купидона.
Умер я,а ты влюблённой
Остаёшься на...
Она. Она черной кошкой бегает между ними, когда вроде как все хорошо, и может есть шанс, маленький шанс, что Андрей улыбнется. Не улыбается, ни хрена тебе, Веня, не улыбается. Ни тебе, ни Морфее. Она. Она тут, за спиной. А положено вроде мертвым живых мучить. В их истории все наоборот.
Очередное слушание. Прокурор и адвокат кружат по залу в ритме легкого танго. Вене кажется, что он слышит нервные взвизги скрипки в моменты, когда случайно касается плечом Андрея. Наступает порывисто, бешено, потому что лучшая защита – нападение.
- Вы осуждаете человека за материальную помощь школе? – Раз-два, Андрей только успевает убирать ноги. Иначе оба споткнуться, покатятся кубарем вниз, на самый последний круг. Нет, не пугает, если так, если – оба. Если сорвется мелодия, если кто-то дернет в неподходящий момент головой и нарушит кисейную пелену танца, судья, может, очнется и поймет, что под его носом прокурор и адвокат давно работают вместе. Давно – не спорят, только лицедействуют. Танцуют на радость толпе.
Но прокурору почему-то важно размазывать, прибивать гвоздями к кресту каждого грешника. “Может, плащ тебе задарить? С красным подбоем”, - теперь Вениамин уворачивается, отступает. Будто Андрюша схватил его, без страха запачкать чистые руки, что держит в холоде, и отбрасывает дальше, за черту судебного процесса.
- Это нарушения закона, Вениамин Петрович, вам ли не знать? И я докажу, что этот человек, - изящное движение в сторону подсудимого, кивок головой, - не раз преступал границы дозволенного отнюдь не из благих побуждений.
Шведов вгрызается в каждое слово друга-соперника, высмеивает его. Кружит любую фразу в руках, выдергивает мелкие подробности и дробит их на сотню ярких пустышек. Шведов – развлекает. Суду очень весело, присяжные активно участвуют в процессе, попутно каются и раздают правду о себе, не задумываясь о последствиях. Андрей хищником ходит по границе, почти неслышно. Пока Вене весело, Андрей обдумывает последний удар. Бьет точно, выверено, как и всегда. С минутной паузой, чтобы врезалось больнее, чтобы всю защиту адвоката разнесло по кирпичикам. Андрюша – безжалостный человек, и только во время Суда ему не нужно прятать высокомерную жестокость за маской воспитанного равнодушия.
Остается только руками развести, преувеличенно устало опуститься на стул и похлопать осужденного на Сектор Раздумий по плечу. Ну прости, брат.
В кабаке шумно. Клан Аморе, убравшийся просроченным земным йогуртом, празднует какой-то испанский праздник и угощает всех желающих. Веня в обнимку с Морфеей и с напрочь расстроенной гитарой исполняет. Голосят вдвоем, без стеснения. Коллектив группы, разбившийся всем составом на самолете, без устали поздравляет всех окружающих и подыгрывает пьяным чиновникам.
- Моя Таня в небо лежит ногами, - визжат струны, пальцы у адвоката сегодня неловкие. Ему еще с утра, с этой суматохи про штаны, купание и песню, беспокойно. Ему все кажется, что Андрей что-то знает и молчит. Морфея, как может, успокаивает друга. Улыбается, взмахивает ресницами и качает головой. Это вот она все знает и молчит.
На верхнем аккорде про молодого капитана Вениамина бесцеремонно прерывают: из толпы выныривает в дым пьяный Андрюша, хватает друга за руки и тащит плясать. Группа пускает новый мотив, гитара летит в угол, кто-то хлопает Веню по плечам так сильно, что из глаз сыплются искры. Мелькает знакомая комната, обклеенная бумажками, где как взрывом фейерверка пляшут амуры в разноцветных рубашках, появляется и пропадает красный всполох платья Морфеи и слышен ее кристальный смех, а в поле зрения постоянно – Андрей. У прокурора первой ступени распущенный галстук и верхняя пуговица воротничка висит на одинокой нитке, кем-то сорванная. Подходит, плечом вперед, передергиваясь в темпе песни.
- Мой дорогой, пропадешь в этой тине, и сгинешь в трясине с головой! – снова голос его, самым близким, душным саваном укутывает Веню. Они кружатся вплотную друг к другу, и здравый смысл из последних сил пытается не позволить Вениамину огладить прокурора первой ступени по плечам и ниже, кольцом пальцев захватить оба запястья, тесно прижав к себе, затанцевать до потери сознания. Кроме того, неизвестно, могут ли они вообще терять сознание. Осмысленности в глазах Андрюши – ноль, все хочет пуститься вприсядку, только успевай его за шиворот выдергивать вверх. Кабак ходит ходуном, музыканты счастливые до непотребства, везде контрабандный товар, и бармен уже свалился под стол. Сегодня им всем плевать на закон. Хоровод клана Аморе разделяет друзей-соперников, Венечку кружит толстая женщина в розовом халате, и отделаться от нее как-то невоспитанно, да и невозможно вовсе. Поднырнув под вовремя вздернутую вверх пухлую смуглую ручку, Вениамин видит нежеланное. Пьяного, чуть стоящего на ногах прокурора крутят два высоких амура, в которых Андрей уже запутался, как в двух соснах. Антонио Луиджи Аморе, собака паскудная, улыбается во всю харю, глядя в глаза адвоката и, резко схватив его, Венькиного, друга-соперника за талию, демонстративно прижимает к себе. Рука Андрея оказывается лихо вытянутой и заломленной в стойке танго, вторая болтается безвольно вдоль тела, пока Антонио, распластав по себе прокурора, вертит его по танцполу. Андрюша запрокидывает голову, не в силах выпутаться из пьяного угара и хватки амура, только сдавленно хрипит: “Отвали!”. Шведову этого слова достаточно, чтобы начать действовать: баб с дороги прочь, одному купидону прописать в лицо, Антонио же отпихнуть со всей силы, чтобы перелетел через стол.
- Что тебе от него надо, урод? – выходит не крик, а рычание. У адвоката всегда так, если достать его до печенок. На плече у него виснет испуганная Морфея, приговаривая: “Венечка, остынь”. Не помогает. Антонио Луиджи поднимается с пола и ухмыляется, как ни в чем не бывало. В голове у Вениамина зреет дерьмовое предположение. Маленькая, дурная мысль. А не поискать ли в своем сердце дырку от выстрела этой цыганской шушеры. Аморе медленно поднимает руку и прикладывает палец к губам. Его спасает только то, что прокурор в руках друга уже приходит в себя, останавливает внимательный взгляд на лице Шведова и командует выходить продышаться.
На дамбе, памятной еще с начала веселого трудового будня, Андрей укладывается на камень, зеркально повторяя расклад их утренних дел. Веня старается не смотреть Андрею в глаза, только голову устраивает на своих коленях и гладит короткие волосы у висков. До прокурора дотрагиваться страшно: Вениамин ощущает себя медведем, которого дрессируют держать в когтистых лапах хрустальную вазу. В цирке аншлаг.
- Голова болит. Давненько не болела, - усмехается. Повернулся на бок и теперь дышит Веньке в колено. И зачем только дышит? Можно ведь и не дышать.
На языке у Вениамина вертится несколько фраз, но он никак не может вспомнить первоисточник и продолжение.
- Ниоткуда с любовью, нцатого мартобря…- кажется, что произнес тихо, но в молочной белизне тумана и тихой воды звучит громко. Андрей долго смотрит. Это Вениамин чувствует кожей. Его глаза вне досягаемости для лежащего на камне следователя, поэтому тот исследует взглядом линию подбородка, узел галстука, загнутые уголки воротника, улыбку друга. А потом, подхватив фразу, вычитывает ровно, но с еле слышным надломом, стихотворение целиком. У Андрея удивительная память на лирические произведения, только это совсем бесполезно в их работе. Адвокат повторяет отдельные памятные предложения, врезавшиеся в память еще давно, при жизни.
“Я любил тебя больше, чем ангелов и Самого. И поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих….
я взбиваю подушку мычащим “ты”.
За морями, которым конца и края…
В темноте всем телом твои черты
Как безумное зеркало, повторяя”.
Так и сидят. До нового звонка, вызова. До новых мертвых душ. Андрей – с Бродским на устах, с легкой головной болью и невысказанной тоской, с надменным восприятием окружающего мира и очень уж красивой статьей в приговоре. Вениамин – с искристым удовольствием внутри, с беспокойством и заботой, пальцами массируя виски прокурора. Сквозь дырку в сердце дует теплый ветер.